![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Mar. 15th, 2005 04:04 pmГОМЕР, ПРИНЯТЫЙ ЗА ШВЕЙКА
Анатолий Смелянский, многолетний завлит и историк МХАТа, свою скандально известную книгу «Уходящая натура» начинает с истории о том, как в начале 1990-х годов в Гарвардском университете решили создать многотомную энциклопедию «Советская цивилизация». «Идея была такая, - пишет А. Смелянский, - запечатлеть подробности уходящей эпохи. Множество рубрик в совокупности должны были охватить основные стороны бытия: работа, секс, отдых, коммуналка, очереди... т.е. все то, что давало своеобразие нашему способу жизни и определяло, как тогда стали говорить, советскую ментальность».
Автор сожалеет, что из гарвардского проекта ничего не вышло: ведь советская цивилизация буквально на наших глазах становится мифом, а подробности того времени стираются даже в памяти тех, кто основную часть своей жизни провел внутри ее. Я помню изумление, охватившее меня при недавней попытке пересмотреть муратовские «Короткие встречи». Внезапно оказалось, что я совершенно забыл, во что одевались люди середины 1960-х, какие тогда ходили трамваи, какая в квартирах стояла мебель - и это при том, что в пору съемок фильма я уже учился в классе седьмом-восьмом...
Мартовским холодным вечером исчезающая советская цивилизация на два часа воскресла передо мной в образе приземистого крепыша, скромно усевшегося на пол сцены Одесского украинского театра и терпеливо дожидавшегося, пока зрители совершат ритуал рассаживания по местам. Этим человеком был Евгений Гришковец, показавший в Одессе свой уже почти что легендарный спектакль «Как я съел собаку»...
Я не обладаю специфической театральной памятью, позволявшей корифеям театроведения былых времен фиксировать и воссоздавать на бумаге почти точную копию сценического представления. Впрочем, описывать то, что делает Е. Гришковец, было бы непросто даже таким великанам как Павел Марков или Константин Рудницкий: поскольку исполнитель является одновременно и автором текста, он позволяет себе не фиксировать раз и навсегда заученные остроты и мизансцены, а варьирует их в зависимости от реакции зала и прихотей собственной фантазии. Скажу лишь одно: это действительно очень смешно, умно, остроумно и по большому счету талантливо.
Но самое главное: слушая актера, часто ловишь себя на том, что он воскрешает в твоей памяти такие подробности, детали, ощущения, о которых ты, быть может, и не вспомнил бы никогда. Например, нелюбовь к кукольным «мультикам», в отличие от рисованных. Или сладостно-ирреальное состояние последних минут армейской службы. Или тяжкий подъем зимним утром, когда приходилось выходить из дому и идти в темноте по собачьему холоду на уроки, ненавидимые в такие минуты всеми фибрами души... (Последнее, впрочем, судя по собственным детям, не скоро станет «уходящей натурой»).
Фантазия исполнителя прихотлива, фабула рассказа о службе на Тихоокеанском флоте, о буднях Русского острова не выстраивается в прямую линию, а петляет по множеству боковых ответвлений. Но это не имеет никакого значения, поскольку важна не фабула, не сами по себе микроновеллы, сколь бы смешными они ни были, а то состояние, в котором обнаруживаешь себя где-то к середине представления. Его трудно определить словами, да, наверное, и не стоит пытаться: это очень индивидуально, и недаром молодые зрители реагируют практически в унисон с теми, кто годится им в родители, а то и дедушки-бабушки. Зато я точно могу сказать, что объединяет весь зал, заставляя в финале стоя аплодировать исполнителю, - восторг от общения с умным и талантливым человеком. Я сознательно не употребляю слова «актер» - исполнительский талант
Е. Гришковца неотделим от сочинительского, и решающее условие его удачи - это личность самого повествователя...
Е. Гришковец сегодня - одна из самых модных фигур не только российского, но и европейского театра. О нем уже много написано, и наверняка будет написано еще больше. Позволю себе вставить не более чем «пять копеек».
Его сравнивают с Довлатовым, Жванецким, именуют «народным Прустом из Кемерово», находят аналогии со Швейком... Всяк по-своему прав, как бывает всегда, когда речь заходит о настоящем художнике. Но я бы добавил к этому перечню еще одно имя - Гомер.
В этом нет ни иронии, ни нарочитой парадоксальности. Сочинения Гомера позволяют нам хоть в какой-то мере ощутить и мысленно воскресить навсегда ушедшую под воду «атлантиду» древнего мира. Наш современник Евгений Гришковец воскрешает уже становящуюся мифом советскую цивилизацию. То, что делает он это в форме занятного театрального рассказа, сути дела не меняет: много ли найдется нынче людей, готовых воспринимать пудовые тома «Илиады» или «Одиссеи», а на спектаклях - всегда аншлаги. Я не исключаю, что записи представлений Е. Гришковца скажут потомкам об Эпохе и Времени куда больше, чем исторические исследования и романы. И тогда они откроют для себя Гомера, которого мы, по близости расстояния, пока что принимаем за Швейка...
Александр ГАЛЯС.
К чему вышевыложенная статья?
Мы на этот спектакль ходили. Такого КАЙФА не испытывали ни то что я, а даже мой муж, который в силу своей профессии относится к сценическим действам весьма критически. Других слов как "Чудный хлопец" просто нет!
Такая все это правда, и столько в этом таланта и наблюдательности - когда услышала " и идешь в темноте, и окна кабинета литературы светятся ядовитым желтым светом..." - вдруг все вернулась - темно, тихо, скрипит снег под ногами, нос слипается от мороза, на душе тоска - и вот она, школа! И окна... этот ядовитый желтый свет - истинная правда, как его еще назвать?
А эпизод про недельное ожидание мульфильма! (цитирую по памяти)
"ты просмотрел, конечно, программку заранее, и наотмечал, что для тебя там приготовили - а приготовили не так, чтобы очень много...
Показали какие-то кукольные мультфильмы...
Персонажи - Ж-животные. Медведь, заяц и ежик. Причем куклы двигаются так (показывает)...
В обычной жизни заяц и ежик меда не едят, но тут он им зачем-то нужен.
... И в конце все эти жживотные поют песню про дружбу. Ну - лажа!"
И вдруг посреди веселухи - эпизод о гибнущих моряках, причем опять так по бытовому... потом только жест - поднимающаяся вода. И тишина в зале такая, звенящая, что кажется ее можно пощупать! Она обволакивает тебя, и тебе открывается нечто, от чего в обычной жизни ты прячешься...
Анатолий Смелянский, многолетний завлит и историк МХАТа, свою скандально известную книгу «Уходящая натура» начинает с истории о том, как в начале 1990-х годов в Гарвардском университете решили создать многотомную энциклопедию «Советская цивилизация». «Идея была такая, - пишет А. Смелянский, - запечатлеть подробности уходящей эпохи. Множество рубрик в совокупности должны были охватить основные стороны бытия: работа, секс, отдых, коммуналка, очереди... т.е. все то, что давало своеобразие нашему способу жизни и определяло, как тогда стали говорить, советскую ментальность».
Автор сожалеет, что из гарвардского проекта ничего не вышло: ведь советская цивилизация буквально на наших глазах становится мифом, а подробности того времени стираются даже в памяти тех, кто основную часть своей жизни провел внутри ее. Я помню изумление, охватившее меня при недавней попытке пересмотреть муратовские «Короткие встречи». Внезапно оказалось, что я совершенно забыл, во что одевались люди середины 1960-х, какие тогда ходили трамваи, какая в квартирах стояла мебель - и это при том, что в пору съемок фильма я уже учился в классе седьмом-восьмом...
Мартовским холодным вечером исчезающая советская цивилизация на два часа воскресла передо мной в образе приземистого крепыша, скромно усевшегося на пол сцены Одесского украинского театра и терпеливо дожидавшегося, пока зрители совершат ритуал рассаживания по местам. Этим человеком был Евгений Гришковец, показавший в Одессе свой уже почти что легендарный спектакль «Как я съел собаку»...
Я не обладаю специфической театральной памятью, позволявшей корифеям театроведения былых времен фиксировать и воссоздавать на бумаге почти точную копию сценического представления. Впрочем, описывать то, что делает Е. Гришковец, было бы непросто даже таким великанам как Павел Марков или Константин Рудницкий: поскольку исполнитель является одновременно и автором текста, он позволяет себе не фиксировать раз и навсегда заученные остроты и мизансцены, а варьирует их в зависимости от реакции зала и прихотей собственной фантазии. Скажу лишь одно: это действительно очень смешно, умно, остроумно и по большому счету талантливо.
Но самое главное: слушая актера, часто ловишь себя на том, что он воскрешает в твоей памяти такие подробности, детали, ощущения, о которых ты, быть может, и не вспомнил бы никогда. Например, нелюбовь к кукольным «мультикам», в отличие от рисованных. Или сладостно-ирреальное состояние последних минут армейской службы. Или тяжкий подъем зимним утром, когда приходилось выходить из дому и идти в темноте по собачьему холоду на уроки, ненавидимые в такие минуты всеми фибрами души... (Последнее, впрочем, судя по собственным детям, не скоро станет «уходящей натурой»).
Фантазия исполнителя прихотлива, фабула рассказа о службе на Тихоокеанском флоте, о буднях Русского острова не выстраивается в прямую линию, а петляет по множеству боковых ответвлений. Но это не имеет никакого значения, поскольку важна не фабула, не сами по себе микроновеллы, сколь бы смешными они ни были, а то состояние, в котором обнаруживаешь себя где-то к середине представления. Его трудно определить словами, да, наверное, и не стоит пытаться: это очень индивидуально, и недаром молодые зрители реагируют практически в унисон с теми, кто годится им в родители, а то и дедушки-бабушки. Зато я точно могу сказать, что объединяет весь зал, заставляя в финале стоя аплодировать исполнителю, - восторг от общения с умным и талантливым человеком. Я сознательно не употребляю слова «актер» - исполнительский талант
Е. Гришковца неотделим от сочинительского, и решающее условие его удачи - это личность самого повествователя...
Е. Гришковец сегодня - одна из самых модных фигур не только российского, но и европейского театра. О нем уже много написано, и наверняка будет написано еще больше. Позволю себе вставить не более чем «пять копеек».
Его сравнивают с Довлатовым, Жванецким, именуют «народным Прустом из Кемерово», находят аналогии со Швейком... Всяк по-своему прав, как бывает всегда, когда речь заходит о настоящем художнике. Но я бы добавил к этому перечню еще одно имя - Гомер.
В этом нет ни иронии, ни нарочитой парадоксальности. Сочинения Гомера позволяют нам хоть в какой-то мере ощутить и мысленно воскресить навсегда ушедшую под воду «атлантиду» древнего мира. Наш современник Евгений Гришковец воскрешает уже становящуюся мифом советскую цивилизацию. То, что делает он это в форме занятного театрального рассказа, сути дела не меняет: много ли найдется нынче людей, готовых воспринимать пудовые тома «Илиады» или «Одиссеи», а на спектаклях - всегда аншлаги. Я не исключаю, что записи представлений Е. Гришковца скажут потомкам об Эпохе и Времени куда больше, чем исторические исследования и романы. И тогда они откроют для себя Гомера, которого мы, по близости расстояния, пока что принимаем за Швейка...
Александр ГАЛЯС.
К чему вышевыложенная статья?
Мы на этот спектакль ходили. Такого КАЙФА не испытывали ни то что я, а даже мой муж, который в силу своей профессии относится к сценическим действам весьма критически. Других слов как "Чудный хлопец" просто нет!
Такая все это правда, и столько в этом таланта и наблюдательности - когда услышала " и идешь в темноте, и окна кабинета литературы светятся ядовитым желтым светом..." - вдруг все вернулась - темно, тихо, скрипит снег под ногами, нос слипается от мороза, на душе тоска - и вот она, школа! И окна... этот ядовитый желтый свет - истинная правда, как его еще назвать?
А эпизод про недельное ожидание мульфильма! (цитирую по памяти)
"ты просмотрел, конечно, программку заранее, и наотмечал, что для тебя там приготовили - а приготовили не так, чтобы очень много...
Показали какие-то кукольные мультфильмы...
Персонажи - Ж-животные. Медведь, заяц и ежик. Причем куклы двигаются так (показывает)...
В обычной жизни заяц и ежик меда не едят, но тут он им зачем-то нужен.
... И в конце все эти жживотные поют песню про дружбу. Ну - лажа!"
И вдруг посреди веселухи - эпизод о гибнущих моряках, причем опять так по бытовому... потом только жест - поднимающаяся вода. И тишина в зале такая, звенящая, что кажется ее можно пощупать! Она обволакивает тебя, и тебе открывается нечто, от чего в обычной жизни ты прячешься...
